Судят не меня а президента
20 апреля суд Фрунзенского района г. Владивостока в составе судьи Павла Ветохина завершил прения сторон по знаковому для всей таможенной службы страны, — а по большому счёту и для всех российских чиновников - уголовному делу бывшего начальника ДВТУ Эрнеста Бахшецяна. Государственный обвинитель Железнов запросил генералу Бахшецяну 10 лет строгого режима. Суд взял тайм-аут до 3 июня. Слишком уж непростое, если не сказать больше, это уголовное дело. Все государственные чиновники замерли в ожидании приговора, от которого зависит, как им работать дальше. Как призывают президент Медведев и премьер Путин — честно и добросовестно — или по-черномырдински, то есть как всегда. Сегодня на эту тему с Эрнестом Анзоровичем Бахшецяном беседует учредитель газеты «За Народ!» Николай Владимирович Марковцев.
— Эрнест Анзорович, чего вы ожидаете от приговора?
— Я ожидаю полного и безоговорочного оправдания.
— А прокурор, вероятно, ожидает что потребовал — 10 лет строгого
режима?
— Прокурор Железнов выступает говорящей головой. К гадалке ходить не надо, чтобы понять — позицию ему формировали вместе с бывшим руководителем следственной группы господином Радмаевым, вместе с заместителем прокурора Приморского края Богомоловым. Я полагаю, и не без участия прокурора Приморского края. Дело слишком резонансное, чтобы отдать решение на откуп одному юноше, пусть даже в ранге начальника отдела по надзору за законностью в сфере экономики и экологии, каким является обвинитель.
Не могу произнести слово «государственный», потому что, в моём представлении, такие люди не могут представлять государство.
Когда я слушал его выступление в прениях и он затребовал для меня 10 лет строгого режима, несмотря на весь драматизм момента (всё-таки по ощущениям такое предложение можно сравнить с нокдауном), я не мог отделаться от мысли, что где-то уже слышал или читал этот бред. Потом понял: в «Похождениях бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека.
А именно — сцена допроса Швейка, когда вахмистр допрашивал его, умеет ли он фотографировать. Швейк ответил — безусловно умею. Тогда почему вы не фотографировали? Потому что у меня нет с собой фотоаппарата. А если бы фотоаппарат был, вы бы фотографировали? Если бы да кабы, то во рту б росли бобы, отвечает Швейк. Трудно ли фотографировать вокзалы — спрашивает вахмистр Швейка. Легче, чем другое. Во-первых, вокзал не двигается, а во-вторых, ему не нужно говорить: «Сделайте приятную улыбку».
Позвольте, я вам процитирую последующий рапорт вахмистра: «При перекрёстном допросе арестованный, между прочим, показал, что умеет фотографировать и охотнее всего делает снимки вокзалов. Хотя у него при обыске не было обнаружено фотоаппарата, но имеется подозрение, что таковой у него где-нибудь спрятан; это подтверждается и его собственным признанием в том, что он делал бы снимки, если бы имел аппарат. Из показаний арестованного совершенно ясно вытекает, что только неимение при себе аппарата помешало ему сфотографировать железнодорожные строения. Не подлежит сомнению, что свои намерения он привёл бы в исполнение, если бы фотоаппарат, который он спрятал, был бы у него под рукой. Только благодаря тому обстоятельству, что аппарата при нём не оказалась, никаких снимков обнаружено у него не было“. Вахмистр был очень доволен своим произведением и с гордостью прочёл его ефрейтору.
— Недурно получилось, — сказал он. — Видите, вот как составляются доклады. Здесь всё должно быть. Следствие — не такая простая штука, и главное — умело изложить всё в докладе, чтобы в высшей инстанции только рот разинули».
Вот этот бред — убийственно точная аналогия моему обвинению.
За три года тщательных поисков, издевательств и унижения не нашли ничего корыстного, тогда объявили, что мной двигали преступные намерения доказать эффективность своего руководства.
И тупо твердят о том, что в состав организованной преступной группы я вступил для совершения контрабанды не с целью получить материальные блага, а чтобы доказать эффективность своего руководства.
То есть прокуроры безосновательно, цинично и нагло утверждают, что я руководил управлением не для выполнения задач, которые поставило правительство, а для того, чтобы преступным путем доказать, что я являюсь эффективным руководителем.
— Это прокурор прямо озвучил в судебном процессе?
— Да.
— Может, он про Швейка начитался?
— Я не знаю.
— Почему я задал вопрос о предвзятом отношении к вам? Потому что на самом высоком уровне — и Путин, и Медведев — говорят, что у нас зачастую нельзя добиться справедливости в суде. И не только в суде. И очень часто, по словам Медведева, решения в суде покупаются за деньги или по звонку. Вот это говорит сам президент Медведев, называя подобные вещи отвратительным явлением. Мы догадываемся, какие силы против вас брошены, и будет сделано всё, чтобы доказать вашу в кавычках вину. И предметно и поучительно вас наказать, чтобы все видели, как поступают с людьми, которые хотят, как говорит прокурор, доказать эффективность своего руководства. То есть в соответствии с указаниями президента и премьера — работают честно и добросовестно, работают на благо своей Родины.
— Николай Владимирович, я точно знаю, кто, как, почему и за сколько, с кем и где договаривались о фальсификации и фабрикации моего уголовного преследования. И в общем этот список состоит из 120 человек.
Каждый в этой известной цепочке - кто-то на возмездной основе, кто-то из дружеского расположения, кто-то из карьерных соображений, а кто-то из желания скрыть свое преступное бездействие или ещё по каким-то причинам — принимал в этом участие.
Но они свой меркантильный интерес за три года в значительной степени утолили, и сейчас всеми теми персонами движет инстинкт самосохранения, потому что понятно, чем обернётся для них всех оправдательный приговор по сфабрикованному делу, в котором изначально не было ни одного факта доказательства того, что я совершил преступление.
По ходу дела мне пытались вменить восемь преступных эпизодов. От четырёх отказались, а четыре оставили. Но ни в одном из них нет принципиально важного момента — каков мотив совершения преступления. То есть никто не смог ответить, что у Бахшецяна был какой-то мотив.
— Для того, чтобы был состав преступления, должен быть мотив.
— Открывай любой учебник юриспруденции. Объект, субъект, объективная сторона и субъективная сторона. Это и есть состав преступления. Мотив — это субъективная сторона. Какая субъективная сторона у «преступника» Бахшецяна? Ну нету. Её просто нет. Такое впечатление, что учебники по юриспруденции прокурором, ведущим мой процесс, пущены на туалетную бумагу. И больше ни для чего.
— Может, он их не читал? Или забыл, что читал? Забыл, чему его учили на юрфаке.
— За время моего процесса Железнов получил два повышения. С должности старшего прокурора отдела обвинения он переместился на должность заместителя начальника отдела по борьбе с коррупцией, потом стал начальником отдела по надзору за законностью в сфере экономики и экологии.
— Это за полтора года?
— Да, блестящая карьера.
— Вас тоже обвиняют в карьеризме.
— Человек просто обвинял, не знаю, были ли у него остатки совести, убеждения какие-то… Впечатления о прокуратуре по истечении этих трёх лет у меня самые негативные. Не нашлось ни одного порядочного человека, который бы, кулуарно говоря о том, что творится беззаконие, положил на стол рапорт об увольнении ввиду несогласия с уголовным преследованием. Ни одного, начиная с Аникина, который вместо того, чтобы проверить законность и обоснованность обвинения, тут же «лег» под человека, сфабриковавшего обвинение, и, «перейдя Рубикон», занял однозначно обвинительную позицию вместо позиции надзора над соблюдением закона.
Прокуроры забыли трехсотлетнюю истину: «Лучше не посадить десять виноватых, чем посадить одного невиновного, дабы не нанести урон казне государственной». Об этом писала и говорила Екатерина Вторая своим прокурорам еще того времени.
— Эрнест Анзорович, в прошлом интервью мы упомянули, что одним из участников процесса по вашему аресту был Геннадий Лысак. Ко мне после выхода этого интервью приходил человек от Лысака. Мы с ним встречались. И он говорил — это неправда, Геннадий Иванович ничего для этого не делал. Всё делали другие люди. Геннадий Иванович был там как бы мелкой шестерёнкой, в этом мощном коррупционном контрабандном процессе, но сам он ничего против Бахшецяна не предпринимал. Считаете это правдой?
— В прошлый раз я говорил об имеющемся у меня ответе Генерального прокурора. Вот я его принёс. Там сказано, что в действиях Лысака и Иванова, в моём конкретном случае, состава уголовного преступления не обнаружено. Это ответ, который датирован июлем 2007 года. Прошло два года. Насколько я знаю, против Лысака уголовное дело так и не возбудили. Несмотря на внесённый пакет законов, который позволяет теперь привлекать к уголовной ответственности депутатов без лишних процедурных проволочек.
Но, честно говоря, мне все равно, участвовал ли Лысак или кто-то ещё из коммерсантов в организации этого дела. Всем им воздастся.
С юридической же точки зрения его действия, так же как действия других, не оценены настолько, чтобы сейчас можно было говорить об этом.
Поймите главное. В этом деле страшны не те, кто заказывал. Заказчиками выступили две группировки, которые организовывали весь этот теневой бизнес на Дальнем Востоке. Сами по себе контрабандисты ничего не смогли бы сделать.
Те контрабандисты, которые меня заказали, по своим должностям и занимаемому статусу не могут быть коррупционерами.
Коррупция — это ненадлежащее исполнение государственными чиновниками своих должностных полномочий в корыстных целях.
И вот без этих государственных чиновников, в том числе и занимающих руководящие должности в правоохранительных структурах, имеющих возможность принимать юридически значимые решения, никто из заказчиков не смог бы со мной ничего сделать.
Самое страшное, что люди, по долгу службы призванные бороться с коррупцией, — а я имею в виду в первую очередь бывшего начальника одной очень серьёзной силовой структуры в Приморье, — организовали мое уголовное преследование, скооперировавшись с теми людьми, которые были заказчиками этой фабрикации.
Вот здесь ключевое звено.
Николай Владимирович, мы сейчас уйдём в юридические дебри. Просто я хочу сказать, что вы напрасно в прошлый раз и сегодня делаете акцент на одной персоне. Повторюсь, таких персон в моём деле я знаю 120.
— У вас есть список этих персон?
— Список содержится в моем уголовном деле, достаточно взглянуть на процессуальные документы. Кроме того, он у меня в голове.
Сами по себе заказчики не страшны. Это их способ существования. Они живут по Карлу Марксу. Гениальный экономист рассказал про проценты, ради которых капиталист продаст маму родную.
— За триста процентов прибыли капиталист пойдёт на любое преступление.
— Ну, это классика капитализма. Но классика капитализма не предусматривает того махрового коррупционизма, который помогает им зарабатывать эти проценты.
— Насчет классического капиталиста, который пойдёт на преступление за проценты прибыли, я с вами не согласен. Маркс такое сказал, но он имел в виду другое. Если мы почитаем, что он имел в виду под преступлением, то это сегодня не считается преступлением. Эксплуатация наёмного труда, присвоение прибавочного продукта, обезземеливание крестьян и ещё один пункт. Но сегодня это считается нормой цивилизованного бизнеса. А наши олигархи-коррупционеры сегодня творят беззаконие, наглым образом грабят страну, посредством той же контрабанды, и кричат — иначе нельзя, ведь об этом ещё Маркс сказал. А Маркс говорил совершенно иные вещи.
— Я не оправдываю их. Сегодня они работают по объективным законам рынка. И делают всё, чтобы минимизировать свои издержки.
Но вместе со мной, на моей стороне, должны были стоять, по меньшей мере, все руководители силовых структур Приморского края. Этого не произошло. Потому что они встали на ту сторону. И ещё раз повторю: этот излом, этот неправедный суд происходит не потому, что в начале цепочки стоят один, второй, третий, четвёртый. А потому, что организовали этот процесс те люди, которые владеют властными полномочиями, те люди, которые на самом деле и являются коррупционерами.
— Согласен с вами. Вы следите за развивающейся ситуацией вокруг нашего губернатора?
— Мне бы со своими проблемами разобраться.
— А вы никогда не задумывались о том, что столкнулись две противоборствующие стороны? Одна сторона, которая вас поставила на должность начальника ДВТУ. Вторая — кто вас снял с этой должности и посадил. То есть вы были разменной картой в их большой игре или борьбе. После скандала Путин, говоря их языком, развёл эти команды, и все они лишились своих должностей.
— Я бы не стал связывать с моим делом переход двух влиятельных лиц в государстве на другие должности. Меня Греф ставил не просто так. И это была идея не только одного Грефа — попробовать оздоровить ситуацию на Дальнем Востоке. Это было прямое поручение президента страны Путина. Самое главное, у меня получилось сделать то, для чего меня ставили, — деньги пошли в государственную казну, уменьшились объемы контрабанды, ускорился переход товаров через границу, таможенное оформление внешней торговли начало принимать цивилизованные формы.
Но если вы хотите связать эти два явления, то смотрите, что получилось в итоге.
Очень условно разделим экономистов и правоохранителей на две команды. Обе выполняют волю и поручение президента по наведению порядка во внешней торговле на Дальнем востоке. Я в экономической команде, потому что боролся с преступностью экономическими методами.
И другая — правоохранители, которые привыкли бороться методами оперативно-розыскной деятельности.
Почему возникла необходимость усиливать экономическое давление на нелегальный оборот, несмотря на давние плотные традиции обеспечения экономической безопасности правоохранительной составляющей?
Ответ содержится в материалах уголовного дела № 377468-06, Генеральной прокуратуры, которыми установлено, что в период с февраля 2002-го по май 2005 года только на ж/д станции Московской железной дороги из порта Находки поступило свыше 7 тысяч вагонов с контрабандным товаром.
Резонный вопрос — ну, а где же были силовые и правоохранительные структуры?
Один руководитель-силовик заявил, что с моим арестом устранена первопричина этой контрабанды.
Но я пришел на должность в ноябре 2004 года. И никак не мог мешать им работать методами ОРД, традиционными методами, и задерживать контрабанду, несмотря на уверения этого силовика. Тогда вопрос: а что же они делали?!
Смотрим дальше, что у меня получилось за полтора года.
Мы нашли и применили новые формы борьбы с контрабандой, не требующие больших материальных затрат, но требующие профессионализма, сложного системного подхода, дисциплины, честности служения Родине, полной самоотдачи.
Каков итог? В той же самой Находке в 2004 году, когда на этом посту меня ещё не было, правоохранительные органы задерживают около 40 контейнеров с контрабандным товаром.
Напомню, что за три года там прошло семь тысяч вагонов с контрабандным товаром. Каждый месяц примерно 200 вагонов с контрабандой пробрасывалось. А за год в Находке арестовано 38 контейнеров.
2005 год — единственный полный год моего руководства управлением.
За год в Находке арестовано 720 контейнеров с импортным контрабандным товаром. И что, я опять мешал силовикам?
Но помимо этого, аналитическая модель управления, которая была принесена с моим приходом сюда, что она дала?
К развитию нашего с вами февральского разговора я попросил ДВТУ дать официальную статистику.
Вот теперь я с вами ею и поделюсь. Получается, в 2005 году, по сравнению с 2004 годом, импорта привезли на 360 тысяч тонн больше. Взяли мы 15 миллиардов рублей дополнительно. То есть это те деньги, что мы вывели из нелегального оборота. Там это называется красивой фразой — за счёт таможенного администрирования. Не за счёт физических объёмов, а за счёт таможенного администрирования. Переводим на нормальный язык, чтобы всем было понятно: из нелегального оборота на 300 тысячах тонн вывели прибавки 15 миллиардов рублей.
Прошло три года после моего ареста. Меня, по сути, обвинили в том, что я не добился стопроцентного налогообложения, что я договаривался с контрабандистами, позволял им платить в бюджет больше, чем раньше, но не до конца, и за это давал им зелёный свет.
При всей абсурдности этого обвинения из него вытекает логический вывод: с арестом Бахшецяна устранена первопричина контрабанды, о чем и заявил Алешин.
Следующие руководители управления и правоохранительных подразделений, при побежденной моим арестом контрабанде, должны были прибавить в бюджет страны больше, если только они не разрешают платить пошлину не в полном объеме по тарифу и не «крышуют».
А что мы имеем в итоге через три года после моего ареста?
Мои методы вывода из нелегального оборота товаров народного потребления, хочет этого кто-то или нет, дали уменьшение коррупционной составляющей во внешнеэкономической деятельности за год 15 миллиардов рублей, при прибавке объёма в 360 тысяч тонн.
Три последующих года дали те же 15 миллиардов рублей, но при трех миллионах трехстах тысячах объёма.
В девять раз увеличились объёмы, а денег взяли столько же!
Вы задайте себе вопрос на знание простой арифметики. Сколько десятков миллиардов рублей недополучило государство в результате того, что, как вы говорите, оппоненты Грефа из силовой команды убедили президента в том, что Греф не мог руководить таможней, а я был преступником.
Получается, как ни крути, около 100 миллиардов рублей.
И это только в ДВТУ, где оформляется не больше 4,5% всего импорта страны.
И никто из компетентных людей не оспаривает того факта, что где-либо в региональных управлениях обстановка со сбором таможней денег в казну государства лучше, чем в ДВТУ.
Достаточно посмотреть на «зачистку» Северо-Западного таможенного управления, которому в этом месяце устроили ФТС именно по причине слабой организации работы по сбору платежей. То есть там руководителей поувольняли за то, что они не делали усилий для вывода из нелегального оборота. Меня же арестовали за то, что я эти усилия делал, и, как оказалось, достаточно успешно для казны. Поистине, умом Россию не понять.
Но вернемся к нашим цифрам. Давайте умножим эти 100 миллиардов рублей на весь объем импорта в стране. Сколько получается? Уже триллионы.
Цифры, в отличие от людей, не врут.
Так что «Три кита» по сравнению с размахом контрабандных операций в Приморском крае — это «Три головастика».
— Если наше руководство или суд этим цифрам не придадут значения…
— Николай Владимирович, вообще-то в деле фигурирует свыше 40 тысяч листов.
Это единственный положительный итог, потому что таким образом прокуратура поддержала отечественную целлюлозно-бумажную промышленность.
Цена вопроса моего ареста — это около 100 миллиардов рублей за три года, недополученных государством из-за свертывания программ таможенного администрирования, которые мы проводили полтора года.
Если мы разделим те 100 миллиардов рублей на 40 тысяч листов, то получим, что цена одного листа, подшитого в мое уголовное дело, составляет 2,5 миллиона рублей. (Думаю, что даже Чубайсу не снились такие гонорары.)
Таким образом, мое уголовное преследование — это преступление не против меня, это преступление против государства. Это преступление против государственных устоев, против президента и премьера, которые пытаются бороться с коррупцией, а мой случай показывает, что их желания и потуги разбиваются нагло и дерзко, на корню.
Это преступление против простых людей, в кошельках которых могло бы прибавиться заслуженных пенсий, социальных выплат. Эти люди могли бы жить лучше, если бы государственные чиновники, наделённые большими властными полномочиями, не мешали руководству страны бороться с коррупцией.
Не так давно президент говорил, чего может стоить стране недоучившийся юрист. Но президент просто не знает, как дорого — в 100 миллиардов рублей — обошлась в моем случае привычка прокуроров пускать на туалетную бумагу все учебники по юриспруденции.
Именно этим можно объяснить их дремучую юридическую невежественность и беззаконие.
Или же это явление имеет другое имя — коррупция.
— Эрнест Анзорович, из всего сказанного напрашивается только один вывод — коррупция возведена в ранг государственной политики.
— Николай Владимирович, судят-то не меня, судят президента. Вот как хотите. Судят политику президента.
Источник: Официальный сайт депутата ЗакСа Приморского края 3-го созыва Николая Марковцева
29 Август 2009, 3436 просмотров.